Иван Штырков в прошлом — многократный призер чемпионатов России и победитель этапов Кубка мира по боевому самбо. Сегодня он — капитан команды «Архангел Михаил», президент Академии единоборств РМК и один из самых популярных российских бойцов MMA. Впрочем, в последние годы он чаще выступал в других дисциплинах, оставляя себе и промоутерам боев поле для маневра и славы.
— В последние годы ты давал интервью исключительно про свои спортивные достижения или неудачи. Как в это время жил ты, если говорить не о единоборствах?
— Большая часть моей жизни состоит из боев, нокаутов, нокдаунов, тренировок и весогонок. Спорт занимает если не 90% моего времени, то точно 85. Потому что помимо боев у меня есть должность президента Академии единоборств РМК, где постоянно появляются новые задачи, каждая из которых связана со спортом и тренировочным процессом.
— Только что у тебя состоялся бой, где ты снова выступал в ММА и досрочно победил в первом раунде. Но до этого ты много лет пробовал себя в других видах единоборств. Почему решил вернуться на базовую стезю?
— Да я особо и не уходил. Просто такой период выдался в карьере, когда организаторам и промоутерам было интереснее видеть меня в других дисциплинах. А я отказываться от таких предложений не привык. Тем более, там удавалось совмещать приятное с полезным.
— В одном из интервью ты сказал, что задумываешься о завершении карьеры.
— Да, но это история не о том, что спорт мне больше не интересен. Я устал не от него, а от противостояний, от бесконечной гонки. Мне кажется, я уже доказал все, что хотел. Всем и себе.
Тем более — я уже возрастной спортсмен. Мне 35 лет, 36 будет в сентябре. Да, некоторые дерутся и в 50. Но это дар — быть в таком возрасте в хорошей физической форме и быть конкурентным.
— У тебя нет такого дара?
— Есть спортсмены одаренные, есть пахари, а есть одаренные пахари. Как правило, только последние становятся великими. Мой дар — просто пахать. И только он делает меня тем, кем я являюсь. Я расту, только когда тренируюсь в 10 раз больше, чем другие. Если я дам себе поблажку и сокращу объемы тренировок, то карьера быстро пойдет на спад.
— А для себя ты определил, что должно произойти, чтобы ты ушел из большого спорта?
— Я уже пережил в жизни, как мне казалось, две точки невозврата. Первый момент был, когда закончил институт. В армию я не особо хотел, но работа была нужна, а у меня был только спорт. Я бы не ушел тогда из своей родной дисциплины — самбо, — если бы видел будущее в нем. Я не верил, что могу стать чемпионом мира и добиться больших высот. А отец у меня военный, служил в Федеральной службе безопасности (ФСБ). Поэтому я подумал и сказал ему: «Ну, я к вам». Это решение — уйти из спорта, так как на работе по контракту в ФСБ карьеру спортсмена уже не построишь — было первой точкой невозврата. Поверьте, я думал, что обратного пути в большой спорт уже нет, все пять лет, что служил в ФСБ.
Второй случай был, когда мне было 22 года. Тогда я получил серьезную травму — порвал крестообразные связки. И если сейчас у меня много знаний, знакомых и возможностей, то на тот момент ничего этого не было. И я лежал с этой ногой, которая из-за отсутствия движения после операции выглядела не толще руки, и думал: «А что дальше? Это конец?» Конечно, потом прошло время заживления, я выполнял рекомендации врача и довольно быстро восстановился. Но я был молод, и мой организм был готов мне помочь вернуться в спорт.
Вот и сейчас я думаю о точке невозврата. Но боюсь, что любая дата, определенная даже только для себя, будет вызовом для меня же. Типа: «Ты чего, Ваня, сдался, что ли?»
— То есть решение еще не принято.
— Пока я веду переговоры с совестью. Они есть у каждого спортсмена. Если ты обеспечен, всем доволен и у тебя есть чем еще заниматься помимо спорта — можно уходить.
С другой стороны, мы все в большей или меньшей степени зависимы от славы. А она в спорте сильно запаздывает: когда ты на пике медиа и гонораров, ты уже не на пике возможностей. Поэтому многие, даже когда слава начинает утихать, продолжают двигаться на холостых оборотах. Пока не останавливаются сами или их не останавливают внешние факторы: серьезные травмы, личные драмы.
— Но ведь ты обеспечен и у тебя есть чем заниматься помимо личной карьеры — ты капитан команды «Архангел Михаил» и президент Академии единоборств. У тебя есть возможность уйти, согласно твоим же словам. Более того, сейчас Русская медная компания (РМК) строит на Широкой Речке спортивный квартал «Архангел Михаил», где будет зона для занятий единоборствами, а значит, у тебя будет еще больше работы, еще и на двух довольно отдаленных друг от друга локациях. Будешь ли ты ее возглавлять? И вообще, зачем плодить Академию? Она стала маленькой?
— Когда планировалась Академия единоборств на Шейнкмана, первоначальной задачей было привлечь в нее людей. В идеале — детей. Мы сразу ставили цель популяризировать единоборства и растить спортсменов. Когда это планировали, мыслей, что профессиональные команды — сегодня это RCC Boxing Promotions, RCC ММА, RCC Firefight и RCC Hard — разрастутся до таких размеров, не было. В те годы в команде «Архангел Михаил» было пять человек. Сейчас — 50. И, естественно, те площади, которые казались тогда для нас, профессиональных спортсменов, достаточными, сегодня оказались малы.
— В общем, РМК строит новый дом для профессиональных спортсменов.
— Да, мы все дислоцируемся туда, на новые площади.
— И там не будет групповых занятий и детей? Там же Широкая Речка, Академический рядом. Столько желающих…
— Есть опасность (смеется). На самом деле пока мы наберем туда детей, пройдет еще пять лет. И я надеюсь, что детей там будет много. А мы — взрослые — там уже разберемся, куда нам и как.
— Ты уже не раз говорил, что ты сейчас на пике популярности, что тебя узнают на улицах. Тебе это не мешает?
— Медийная составляющая — это огромная ответственность. Я понимаю, что не могу сглупить, потому что за моей спиной стоят люди, которые мне помогли стать тем, кем я являюсь. Я им благодарен и никаким скверным поступком никогда не отброшу на них тень.
— Про каких людей ты говоришь?
— Про Игоря Алексеевича (Алтушкин, — прим. ред.), папу, маму, команду Академии. Игорь Алексеевич — это вообще человек, который сделал Ивана Штыркова тем, кем он сейчас является. Я познакомился с ним после боя с Монсоном. Тогда я еще служил в ФСБ, но уже сталкивался с рядом проблем из-за боев. Перед тем боем я почему-то не понимал, насколько это будет громко. Не понимал, что с первых дней объявления поединка по городу начнет курсировать трамвай с моим лицом. Не задумывался, что в организации, которая засекречивает своих сотрудников, возникнут вопросы. Силовики требовали отказаться от того боя. Но я уже дал слово, да и встреча с Монсоном была назначена в мой выходной день. Что, я и отдохнуть, как хочу, не могу? (Смеется.)
В общем, у ФСБ возникали ко мне вопросы, а у меня — к ним. Пятилетний контракт на службу в то время уже подходил к концу. И на той встрече с Алтушкиным я рассказал ему всю ситуацию. Он же со мной поделился планами развития единоборств на Урале, и тогда только идеями об Академии. А затем — предложил зарплату.
— Сколько?
— Очень много для меня на тот момент. Честно, я такого не ожидал. Я же парень из обычной рабочей семьи. Да и мне на работе в ФСБ тогда платили гораздо меньше, чем предложил Игорь Алексеевич. Такой уровень доверия меня потом долгие годы мотивировал показывать лучший результат.
Мне было 26 лет, и благодаря Алтушкину я перезапустил свою спортивную карьеру, причем совершенно в другом качестве. И, кажется, у меня все получилось. Хотя я еще чувствую в себе потенциал. Но если бы вся эта история с развитием спорта именно от Русской медной компании не произошла, то я не знаю, что бы я делал.
— Кем бы ты работал?
— Да хоть кем, может быть, в каком-нибудь ЧОПе.
— Кстати, о медийной составляющей. Всплеск новостей о тебе не в контексте спорта случился пять лет назад. Тогда — 28 апреля 2019 года — митрополит Кирилл освятил место под строительство храма Святой Екатерины в сквере у Театра драмы. Через две недели — утром 13 мая — там появится забор. А еще через 12 часов начнутся протесты и в народ уйдет фраза «Кто к забору подойдет — упадет!». В моменте тех событий ты сначала комментировал происходящее, но потом резко перестал. Спустя годы ты можешь рассказать, зачем вообще туда приехал? И считаешь ли сегодня, что правильно тогда поступил?
— В тот день я вышел с тренировки, мне позвонили и сказали: «В сквере стоят наши знакомые ребята, которые охраняют палатку с заложенным освященным камнем. А вокруг них накаляется обстановка…» Мы приехали и увидели, что народ вокруг ведет себя неадекватно… В парней плевали, кидались чинариками. Эти парни — мои знакомые, приятели, люди, с которыми тренируюсь. И как бы я ни поддерживал храм, тут дело было уже не в камне и палатке. Я приехал туда и остался там из человеческих, пацанских, мужских чувств.
— Как бы ты себя вел в ситуации, если бы оказался по другую сторону забора?
— А почему я бы оказался-то по ту сторону? Я участвовал в мероприятиях по поддержке строительства этого храма. И вообще — если поставили забор, поставили палатку и привезли камень, значит, на это были санкции. Люди, которые там находились, просто создавали общественный резонанс. Зачем-то. Вы же помните, что было потом? Потом были вопросы совершенно не о храме.
— А храма там так и нет.
— Храма нет. Может, это хорошо, а может — плохо. На тот момент разрешение на строительство было.
— Вся эта ситуация повлияла на тебя? На репутацию, имидж?
— Резонанс моего появления в сквере был сильный. Люди это обсуждали, а я первое время читал комментарии и даже пытался что-то объяснять. Но со мной спорили даже те, кого и в сквере-то в тот день не было. Но именно они почему-то знали лучше других, как было на самом деле. И тогда я понял, что зачастую ничего общего с истиной общественное мнение не имеет. Когда это осознаешь — жить становится легче. Человеческий опыт складывается из хороших и плохих моментов. И чем больше событий переживешь, тем толстокожей становишься. Поэтому я не жалею о том, что сделал. Да и не о чем мне жалеть.
— Когда ты последний раз чувствовал себя счастливым?
— Счастье от своих спортивных побед было только первое время. Сейчас это скорее профессиональное удовлетворение: никого не подвел, двигаюсь в правильном направлении, руководство довольно, все хорошо.
Я счастлив, когда побеждают парни, которые тренируются под руководством нашей команды.
Я счастлив, что вижу их рост и их достижения.
Я счастлив оттого, что у меня живы-здоровы родители, но это опять же какой-то итог всей выполненной работы.
Конечно, приносят удовлетворение какие-то моменты, вроде покупки новой машины. Но это тоже не про счастье. Мне кажется, что я нахожусь на таком этапе жизни, где у меня есть все.
— Прям все? Я так и не вижу кольца на пальце, например.
— Ну, попытки были. Я же обычный живой человек, то есть какие-то там встречания, общение, даже долгосрочное — присутствуют. Но здесь вопрос в том, что отношения — это работа, на которую нужно тратить время. Если ты тратишь меньше времени, чем необходимо — то вряд ли из этого что-то получится.
— Так тебе не хочется или пока некогда?
— Мне отец с детства говорил: делу время, потехе час. У меня сейчас есть обязательства, есть ответственность. Так что мне надо сначала сделать это, а дальше — потом посмотрим.
— Твои родители не говорят: «Ваня, где же внуки, часики-то тикают»?
— Нет, и я им очень за это очень благодарен. Они видят, как я отношусь к своей работе. Мне просто самому надо между делами найти этот час, видимо, чтобы организовать себе потеху. Нет, я не виню работу. Мне кажется, если в мою жизнь вольется человек и пойдет со мной по одному пути, то он и станет тем самым.
Когда же меня просят постоянно сворачивать с пути то направо, то налево, я перестаю понимать, куда я иду и что меня там ждет. Будет ли там это счастье? Поэтому мне проще пока идти вперед одному, а там уже как бог даст. Для меня семья, любовь, дети — это божий дар. Это что-то сродни волшебству, и головой там нечего искать.
